Я - четвертый - Страница 36

— С твоим отцом все в порядке? — спрашивает Сара.

— Не знаю, он странно себя ведет.

— Он был такой молчаливый за обедом.

— Да, я пойду проверю, как он там. Сейчас вернусь, — говорю я и выхожу следом за Генри. Он стоит на веранде, уставившись в темноту.

— Так что происходит? — спрашиваю я.

Он поднимает глаза и задумчиво смотрит на звезды.

— Я чувствую, что что-то не так, — говорит он.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе это не понравится.

— Ладно. Выкладывай.

— Я не знаю, как долго мы сможем здесь оставаться. Место не кажется мне безопасным.

У меня внутри все обрывается, и я молчу.

— Они в ярости, и я думаю, что они уже подбираются к нам. Я чувствую это. Я не думаю, что мы здесь в безопасности.

— Я не хочу уезжать.

— Я знал, что ты не захочешь.

— Но мы же скрываемся.

Генри смотрит на меня, подняв бровь.

— Без обид, Джон, но я не думаю, что ты всегда оставался в тени.

— Когда было нужно, оставался.

Он кивает.

— Там видно будет.

Он идет к краю веранды и кладет руки на перила. Я стою рядом с ним. Начинают падать новые снежинки, белые искорки в темной ночи.

— Это не все, — говорит Генри.

— Я так и думал.

Он вздыхает.

— У тебя уже должен был развиться телекинез. Он почти всегда приходит вместе с первым Наследием. Очень редко он приходит позже, но даже если и так, то никогда не позже чем через неделю.

Я смотрю на него. У него озабоченный вид, а на лбу от беспокойства пролегли морщины.

— Твое Наследие приходит с Лориен. Только оттуда.

— И что это значит?

— Я не знаю, какого еще притока мы можем ожидать, — говорит он и делает паузу. — Поскольку мы больше не на планете, я не знаю, прибудет ли вообще твое остальное Наследие. Если нет, то у нас нет никакого шанса сразиться с могадорцами, а тем более победить их. А если мы не сможем их победить, то мы никогда не сможем вернуться.

Я смотрю на падающий снег и не могу решить, тревожиться мне или испытывать облегчение от того, что, быть может, это положит конец нашим переездам и мы наконец сможем осесть. Генри показывает на звезды.

— Вот там, — говорит он. — Вот там находится Лориен.

Конечно же, я прекрасно знаю, где находится Лориен, и без того чтобы мне ее показывали. Есть какое-то особое притяжение, и мои глаза всегда устремляются именно в ту точку, где за миллиарды километров отсюда находится Лориен. Я пытаюсь поймать снежинку на кончик пальца, потом закрываю глаза и дышу холодным воздухом. Открыв глаза, я оборачиваюсь и через окно смотрю на Сару. Она сидит, поджав под себя ноги, морда Берни Косара по-прежнему у нее на коленях.

— А ты когда-нибудь думал о том, чтобы обосноваться здесь, послать к черту Лориен и устроить жизнь тут, на Земле? — спрашиваю я Генри.

— Мы покинули планету, когда ты был довольно маленьким. Не думаю, что ты много что помнишь о ней, ведь так?

— Нет, — говорю я. — Только иногда возникают какие-то обрывки. Хотя я не могу точно сказать, воспоминания это или картинки из того, что я видел во время наших тренировок.

— Не думаю, чтобы ты был так безразличен, если бы помнил.

— Но я не помню. Может, в этом все дело?

— Может быть, — отвечает он. — Но хочешь ты возвращаться или нет, могадорцы все равно будут тебя искать. И если мы утратим осторожность и осядем, они найдут нас, можешь быть уверен. И как только найдут, убьют обоих. Этого никак не изменить. Никак.

Я знаю, что он прав. Как и Генри, я тоже каким-то образом могу чувствовать угрозу в мертвенной ночи, когда волоски у меня на руках настороженно поднимаются и по позвоночнику бежит легкая дрожь, хотя мне совсем не холодно.

— Ты никогда не жалеешь, что так долго со мной торчишь?

— Жалею? Почему ты думаешь, что я могу об этом жалеть?

— Потому что нам не к чему возвращаться. Твоя семья мертва. Моя тоже. На Лориен возможна только одна жизнь: все выстраивать заново. Если бы не я, ты мог бы легко здесь освоиться и провести остаток дней, став частью чего-нибудь. Ты мог бы завести друзей, может, даже снова влюбиться.

Генри смеется.

— Я уже влюблен. И буду влюблен до своего смертного часа. Не думаю, что ты сможешь это понять. Лориен отличается от Земли.

Я вздыхаю с раздражением.

— Но ты хотя бы мог стать частью чего-то.

— Я уже стал. Я часть Парадайза, штат Огайо, прямо сейчас, вместе с тобой.

Я качаю головой.

— Ты знаешь, что я имею в виду, Генри.

— И чего, по-твоему, я лишен?

— Жизни.

— Ты моя жизнь, малыш. Ты и моя память — это единственное, что связывает меня с прошлым. Без тебя у меня ничего не останется. Вот в чем правда.

Тут позади нас открывается дверь. Берни Косар бежит впереди Сары, которая встала прямо в дверном проеме.

— Вы что, хотите, чтобы я смотрела кино в полном одиночестве? — спрашивает она.

Генри улыбается ей.

— Ни в коем случае, — отвечает он.

Досмотрев кино, мы с Генри отвозим Сару домой. Когда мы приезжаем, я провожаю ее до дверей, и мы стоим на крыльце, улыбаясь друг другу. Я целую ее на прощание, это долгий поцелуй, и при этом нежно держу ее руки в своих.

— До завтра, — говорит она, пожимая мои ладони.

— Приятных снов.

Я возвращаюсь к пикапу. Генри выезжает с подъездной дорожки и выруливает по направлению к дому. Меня не покидает ощущение страха, когда я вспоминаю, что сказал Генри, забирая меня после первого полного дня в школе: «Имей в виду, что мы можем сорваться отсюда в любой момент». Он прав, и я это знаю, но до сих пор я ни к кому не испытывал таких чувств. Я словно парю, когда мы вместе с Сарой, и ненавижу время, когда мы расстаемся, как сейчас, хотя мы только что провели пару часов вместе. Сара придает какую-то осмысленность тому, что мы убегаем и прячемся, это уже не только ради выживания. А ради того, чтобы победить. Но при этом я знаю, что, может быть, подвергаю ее жизнь опасности, оставаясь с ней, — и это меня ужасает.