Я иду к входной двери, где сидит Берни и смотрит в окно. Он поднимает на меня глаза и скулит. Я глажу его по голове и возвращаюсь в свою комнату. Смотрю на часы. Самое начало четвертого. Я проверяю свой телефон. Никаких звонков, никаких сообщений. Я решаю, что пойду к Саре, а если Генри не объявится до пяти, то я что-нибудь придумаю. Может, скажу им, что Генри заболел и что я тоже неважно себя чувствую. Может, что у Генри сломалась машина и мне надо идти помочь ему. Надеюсь, он все же появится, и у нас будет приятный ужин на День благодарения, между прочим, первый за все годы. Если нет, то я им что-нибудь скажу. Мне придется.
Пикапа нет, и я решаю бежать. Я, наверное, даже не вспотею и доберусь быстрее, чем если бы ехал на пикапе. А поскольку сегодня праздник, то дороги будут пусты. Я прощаюсь с Берни, говорю ему, что вернусь попозже, и стартую. Я бегу по краю полей и через лес. Приятно сжечь немного энергии. Пару раз я набираю почти предельную скорость, которая составляет, наверное, 120–140 километров в час. Замечательное ощущение холодного воздуха, обдувающего лицо. Замечательный звук ветра — тот же самый, который я слышу, высунув голову в окно, когда мы едем в пикапе по шоссе. Интересно, как быстро я смогу бегать, когда мне будет двадцать или двадцать пять.
Я прекращаю бег метров за сто от дома Сары. Я совсем не запыхался. Я иду по дорожке к дому и вижу, как Сара выглядывает в окно. Она улыбается и машет рукой. Она открывает входную дверь, как раз когда я ступаю на террасу.
— Привет, красавчик, — говорит она.
Я оборачиваюсь и смотрю через плечо, притворяясь, что она сказала это кому-то другому. Потом поворачиваюсь к ней и спрашиваю, неужели она это мне. Она смеется.
— Глупый, — говорит она и бьет меня кулаком по руке перед тем, как прижаться и подарить долгий поцелуй. Я делаю глубокий вдох и чувствую запах еды: фаршированная индейка, сладкий картофель, брюссельская капуста, тыквенный пирог.
— Пахнет здорово, — говорю я.
— Мама весь день готовит.
— Очень хочется попробовать.
— Где твой отец?
— Задерживается. Скоро будет.
— С ним все в порядке?
— Да, ничего особенного.
Мы входим внутрь, и она ведет меня на экскурсию. Типичный семейный дом со спальнями на втором этаже, с мансардой, где находится комната одного из ее братьев, и со всеми жилыми помещениями — гостиной, столовой, кухней и еще одной общей комнатой — на первом этаже. Когда мы заходим в ее спальню, она закрывает дверь и целует меня. Я удивлен, но взволнован.
— Я ждала этого целый день, — мягко говорит она, отстраняясь. Она направляется к двери, но я притягиваю ее к себе и снова целую.
— А я жду, когда еще смогу тебя поцеловать, — шепчу я. Она улыбается и толкает меня в плечо.
Мы спускаемся по лестнице, и Сара ведет меня в просторную комнату, где два ее старших брата, приехавшие на выходные из колледжа, смотрят футбол вместе со своим отцом. Я сажусь с ними, а Сара уходит на кухню помочь матери и младшей сестре. Я никогда не увлекался футболом. Думаю, из-за того образа жизни, который мы с Генри ведем, я никогда не вовлекался ни во что, что лежало вне нашей жизни. Меня всегда заботило, как приспособиться к окружающему и быть готовым уехать куда-то еще. Ее братья и отец в школьные годы играли в футбол. Они любят его. И в этой игре отец и один из братьев болеют за одну команду, а второй брат — за другую. Они спорят, поддразнивают друг друга, радуются или стонут в зависимости от того, что происходит на поле. Они явно болеют годами может быть, всю жизнь, и получают большое удовольствие. И это заставляет меня подумать, что хорошо бы и нам с Генри иметь еще что-то общее, кроме моих тренировок и нашего бесконечного бегства и прятания, — что-то, чем мы могли бы вместе наслаждаться. Это заставляет меня желать, чтобы у меня были настоящие отец и братья, с которыми я мог бы общаться.
В перерыве между таймами мама Сары зовет нас ужинать. Я проверяю свой телефон — опять ничего. Перед тем как мы садимся за стол, я иду в туалет и пытаюсь позвонить Генри, но сразу включается голосовая почта. Почти пять часов, и я начинаю паниковать. Я возвращаюсь к столу, где все уже расселись. Стол выглядит изумительно. В центре — цветы, напротив каждого стула аккуратно разложены салфетки и приборы. Блюда с едой размещены по всему столу, а индейка стоит перед местом мистера Харта. Как только я усаживаюсь, в комнату входит миссис Харт. Она сняла передник и теперь одета в красивую юбку и свитер.
— Что слышно от твоего отца? — спрашивает она.
— Я только что ему звонил. Он… э-э-э… сильно опаздывает и просил нас не ждать. Он очень извиняется за причиненное неудобство, — отвечаю я.
Мистер Харт начинает резать индейку. Сара через стол улыбается мне, что улучшает мне настроение примерно на полсекунды. Все передают друг другу блюда, и я беру себе маленькие порции каждого. Не думаю, что я смогу много съесть. Я положил телефон на колени и включил вибратор, который даст знать о звонке или сообщении. Но с каждой секундой я все меньше верю, что что-то придет и что я когда-нибудь еще увижу Генри. Мысль о том, чтобы жить одному — с проявляющимися способностями и без кого-то, кто бы объяснил мне их смысл и тренировал меня, самому убегать и скрываться, самому искать свой путь, самому сражаться с могадорцами, сражаться до тех пор, пока они не потерпят поражение или я не умру, — эта мысль ужасает меня.
Ужин кажется бесконечным. Время снова медленно тянется. Семья Сары засыпает меня вопросами. Никогда прежде я не оказывался в ситуации, когда так много людей задают мне так много вопросов за такое короткое время. Они спрашивают о моем прошлом, о местах, где мы жили, о Генри, о моей матери — как всегда, я отвечаю, что она умерла, когда я был совсем маленьким. Это единственный из моих ответов, в котором есть хоть маленькая частица правды. Я даже не представляю, насколько мои ответы осмысленны. Кажется, что телефон на моей ноге весит полтонны. Он не вибрирует. Просто лежит.