Я - четвертый - Страница 44

После ужина и перед десертом Сара просит всех выйти во двор, чтобы она могла пофотографировать. Когда мы идем, Сара спрашивает, не случилось ли чего. Я отвечаю, что беспокоюсь о Генри. Она пытается меня успокоить и говорит, что все будет хорошо. От этого я себя чувствую только хуже. Я пытаюсь представить, где он и что делает, и единственная картина, которая всплывает при этом в моем сознании, это что он стоит в ужасе перед могадорцем и знает, что скоро умрет.

Когда мы собираемся для съемки, я начинаю паниковать. Как мне добраться до Атенса? Я мог бы бежать, но трудно будет найти дорогу, особенно потому, что придется избегать главных дорог с их потоком автомобилей. Я мог бы поехать на автобусе, но это будет слишком долго. Я мог бы попросить Сару, но тут пришлось бы слишком много что объяснять, в том числе то, что я инопланетянин, что, как я думаю, Генри схвачен или убит враждебными инопланетянами, которые ищут меня, чтобы убить. Не самая хорошая мысль.

Пока мы позируем, я отчаянно хочу уйти, но надо это сделать так, чтобы не разозлить Сару или ее семью. Я концентрируюсь на камере и смотрю прямо в нее, тем временем придумывая предлог, который вызвал бы меньше всего вопросов. Теперь я уже целиком охвачен паникой. У меня начинают дрожать руки. Они становятся горячими. Я опускаю глаза, чтобы посмотреть, не светятся ли они. Нет.

Но когда я снова поднимаю глаза, то вижу, как в руках у Сары трясется камера. Я понимаю, что каким-то образом это сделал я, но понятия не имею, как или что я могу сделать, чтобы это остановить. У меня по спине пробегает дрожь. Перехватывает дыхание, и в тот же момент объектив камеры с треском разлетается вдребезги. Сара кричит, потом опускает камеру и в недоумении смотрит на нее. У нее открывается рот и глаза наполняются слезами.

Родители бросаются к ней, чтобы убедиться, что она не пострадала. Я стою в шоке. Я не знаю, что мне делать. Мне жаль ее камеру и жаль, что она огорчена, но я также пребываю в волнении от того, что ко мне явно пришел телекинез. Смогу ли я его контролировать? Генри будет вне себя от радости, когда узнает. Генри. Паника возвращается. Я сжимаю пальцы в кулаки. Мне надо выбраться отсюда. Мне надо его найти. Если он у могадорцев, хотя я надеюсь, что нет, я убью всех этих тварей, только бы его вернуть.

Быстро подумав, я подхожу к Саре и увожу ее в сторону от родителей, которые рассматривают камеру, пытаясь понять, что с ней случилось.

— Я только что получил сообщение от Генри. Мне очень жаль, но мне надо уйти.

Она явно расстроена, смотрит то на меня, то на родителей.

— С ним все в порядке?

— Да, но мне надо идти — я ему понадобился.

Она кивает, и мы нежно целуемся. Надеюсь, это не в последний раз.

Я благодарю ее родителей, братьев и сестру и ухожу, пока они не успели задать мне слишком много вопросов. Я прохожу через дом и, выйдя из него, сразу начинаю бежать. Я держусь того же маршрута, что и раньше, когда бежал сюда. Бегу в стороне от дорог, среди деревьев. Через несколько минут я уже вернулся. Я слышу, как Берни Косар скребется в дверь, и спринтую по дорожке к дому. Он явно взволнован, как будто тоже чувствует что-то дурное.

Я иду прямо в свою комнату. Достаю из сумки бумажку с адресом и телефоном, которую Генри дал мне перед отъездом. Набираю номер. Включается автоответчик: «К сожалению, этот номер отключен или больше не работает». Я смотрю на бумажку и набираю номер еще раз. Та же запись.

— Черт! — кричу я. Пинаю стул, и он летит через всю кухню в гостиную.

Я иду в свою комнату. Выхожу. Снова вхожу. Всматриваюсь в себя в зеркало. У меня красные глаза, в них появились слезы, но они не текут. Руки дрожат. Я охвачен гневом, яростью и ужасным страхом, что Генри мертв. Я зажмуриваюсь и выдавливаю всю свою ярость в солнечное сплетение. В неожиданном порыве я кричу, открываю глаза и выбрасываю руки перед собой в направлении зеркала, и оно рассыпается, хотя я стою в трех метрах от него. Я стою и смотрю на него. Рама зеркала по-прежнему прикреплена к стене. То, что произошло у Сары, не было случайностью.

Я вижу осколки на полу Вытягиваю перед собой руку и, концентрируясь на одном из осколков, пытаюсь сдвинуть его. Я контролирую свое дыхание, но весь страх и гнев остаются во мне. Нет, страх — это слишком просто. Ужас. Вот что я чувствую.

Сначала осколок не двигается, но потом, через пятнадцать секунд, начинает трястись. Сначала медленно, потом быстрее. И тут я вспоминаю. Генри говорил, что обычно Наследие активизируется от сильных эмоций. Именно это сейчас и происходит. Я напрягаюсь, чтобы поднять осколок. На лбу у меня проступают капли пота. Я концентрируюсь на всем, что имею, на всем, что составляет меня, и вопреки всему, что происходит. Это борьба за возможность дышать. Очень медленно осколок начинает подниматься. Два сантиметра. Пять сантиметров. Он уже в тридцати сантиметрах от пола и продолжает подниматься, моя рука вытянута к нему и поднимается вместе с ним, пока он не оказывается на уровне глаз. Здесь я его задерживаю. «Если бы только Генри мог это видеть», — думаю я. И в долю секунды, несмотря на все волнение от обретенного счастья, возвращаются паника и страх. Я смотрю на осколок, на то, как в нем отражаются деревянные панели стен, которые выглядят в стекле старыми и хрупкими. Дерево. Старое и хрупкое. Тут мои глаза распахиваются так широко, как никогда прежде за всю мою жизнь.

Ларец!

Генри сказал: «Мы можем открыть его лишь вдвоем. Если только я не умру; тогда ты сможешь открыть сам».

Я бросаю осколок и бегу из своей комнаты в спальню Генри. Ларец стоит на полу у его кровати. Я хватаю его, несусь на кухню и опускаю Ларец на стол. Замок в форме лориенской эмблемы обращен ко мне.